Барон Мюнхгаузен
Мюнхгаузен по-немецки означает «монашеский дом». Предание гласит, что родоначальником Мюнхгаузенов каким-то загадочным образом стал монах. В память об этом на фамильном гербе и появился почтенный монах с посохом и книгой. Правда, злые языки утверждали, что первый Мюнхгаузен, воинственный рыцарь Ремберт, живший в XII веке, изгнал обитателей монастыря и устроил там свой замок - отсюда и «монашеский дом».
Со временем Мюнхгаузены разделились на множество ветвей, заселив живописные берега реки Везер на северо-западе Германии. Один из них, Герлах фон Мюнхгаузен, даже основал знаменитый Геттингенский университет.

Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен
(в мундире кирасира).
Г. Брукнер, 1752
Правда, большинство его сородичей предпочитали наукам войну, охоту и пирушки с друзьями. Таким был и Георг Отто фон Мюнхгаузен, чье поместье располагалось в окрестностях городка Боденвердер. Он женился на Сибилле фон Реден, которая произвела на свет восемь отпрысков, одним из которых был родившийся в 1720 году Иероним Карл Фридрих, тот самый, что прославил Мюнхгаузенов во всем мире - к великому их негодованию... Вплоть до совсем недавнего времени представители рода - юристы, дипломаты, предприниматели - в общем, люди, знающие цену слова, - всячески открещивались от родства со знаменитым «бароном Мюнхгаузеном». Тем более что и бароном он не был. Он принадлежал к «черной» линии рода, не имевшей баронского титула.
В 1737 году юного Иеронима определили в пажи к владетельному князю - герцогу Брауншвейга Фердинанду Альбрехту II. Как раз в том году сын последнего Антон Ульрих отправился в Россию, где стал мужем Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны. Сразу по приезде он отправился под стены Очакова воевать с турками, но особых талантов не проявил, к тому же потерял в бою двух пажей, привезенных из Германии. Вместо них были вскоре присланы двое новых, одним из которых и был 17-летний Мюнхгаузен. Конечно, он въехал в Петербург не в санях, запряженных волком, как рассказывал он позднее в своих сочинениях, а в обычной почтовой карете. Но Россия с первого взгляда поразила его просторами - куда там немецким княжествам, где через час-другой путешественник непременно упирался в границу. Здесь же во все стороны от столицы тянулись непроходимые леса, о которых доверчивому юнцу сразу же рассказали множество небылиц. Впрочем, он и сам убедился, что охота в России «лучше, чем в любой стране мира». В письме домой он сообщал, что за один только раз лично уложил шестерых медведей - кто в Германии мог мечтать о таком?
Довелось ему поучаствовать и в войне с турками - уже через год Антон Ульрих во главе русской армии снова отправился на юг. И опять поход оказался неудачным - без толку проблуждав по безводной степи, войско вернулось назад с большими потерями. О каких-либо подвигах Мюнхгаузена во время этой кампании ничего не известно, но по возвращении он был переведен из свиты Антона Ульриха в элитный Брауншвейгский кирасирский полк. Теперь он мог щеголять в синем камзоле с красной подкладкой и белых лосинах, а по праздникам - в блестящей кирасе. Скоро он оказался в курсе придворных интриг, сдружился с молодыми офицерами - в основном тоже немцами - и немало вечеров провел в шумных попойках. Друзья и поспособствовали тому, что Мюнхгаузен получил офицерское звание - «за ревность и прилежность к службе».
В1740 году Анна Иоанновна скончалась, а ее племянница, ставшая регентшей при малолетнем сыне Иоанне Антоновиче, очень скоро была свергнута и отправлена в ссылку, откуда уже не вернулась. Та же участь ждала Антона Ульриха и других брауншвейгцев, но Мюнхгаузен пережил смену власти вполне благополучно. Напротив - ему, как особо надежному, новая императрица Елизавета Петровна доверила в 1 744 году важное поручение. Иероним Карл Фридрих встречал на границе - а именно в Риге, где стоял его полк, - анхальт-цербстскую принцессу Софью, невесту русского наследника Петра Федоровича. Отсалютовав 15-летней принцессе, Мюнхгаузен помог ей пересесть в удобный возок, в котором она продолжила путь в Петербург.
Это был пик военной карьеры. Служа в Риге, он скоро начал тяготиться гарнизонной жизнью. Тем более что на быстрый карьерный рост рассчитывать не приходилось - десять лет Мюнхгаузен прослужил в скромном звании поручика. Между тем молодость проходила, пора было обзаводиться семьей. Он женился на дочери местного судьи Якобине фон Дунтен - не слишком красивой, но благонравной и хозяйственной. Увы, детей у них так и не появилось - современники сплетничали, что вскоре после приезда в Россию барон по неопытности сильно обморозился на охоте и потерял способность к продолжению рода, а заодно и несколько пальцев на ногах. В 1750 году он был в конце концов произведен в ротмистры и тут же попросил годовой отпуск для раздела родительского наследства. Вернувшись после многих лет отсутствия в родной Боденвердер, Мюнхгаузен испытал прилив горячей любви к родине. Трижды он продлевал отпуск, а на четвертый год Военная коллегия исключила его из списков полка «за самовольное оставление службы». В случае возвращения в Россию ему грозил трибунал, но возвращаться он не собирался.

Собственноручная подпись барона из письма принцу Антону Ульриху. Рига, 1740 г.
На этом закончились как военная карьера Мюнхгаузена, так и его путешествия, - отныне он выезжал разве что в соседние города Гаммельн и Реттинген, а также в столичный Ганновер. Первый раз его привела туда судебная тяжба - по приезде он решил построить мост через Везер, чтобы легче было ездить из усадьбы в город. Но бургомистр уперся и запретил строительство на городской земле, а когда Мюнхгаузен по российской привычке попытался нарушить закон, толпа горожан разнесла самострой, едва не намяв при этом бока самому барону. Еще раз о пребывании в России он вспомнил в годы Семилетней войны, когда Боденвердер заняла французская армия. Оккупанты обложили данью всех помещиков, кроме Мюнхгаузена - по всей округе его называли «русским», а Россия в той войне была союзницей Франции. Из-за этого горожане невзлюбили его еще сильней, но постепенно смягчились. У себя в саду барон выстроил изящный охотничий павильон, где с русской щедростью потчевал гостей не только добытыми им оленями и зайцами, но и историями о своих подвигах. Именно тогда первые счастливцы - соседи-помещики, пастор и аптекарь - услышали истории о полете на утках, о вывернутом наизнанку волке, о вишневом дереве, выросшем на голове оленя.
Скоро Liigenbaron, «барон-враль», стал настоящей местной знаменитостью. Слушать его истории приезжали не только из Боденвердера, но и из других городов. С давних пор немцы любили шванки - устные истории, полные грубоватого юмора и смешных преувеличений. Рассказы Мюнхгаузена были как раз такими, поэтому дамам их слушать не позволялось. Например, повествуя про своего коня, разрезанного в бою пополам, он не забывал упомянуть, что, пока передняя часть скакуна пила воду и никак не могла напиться, задняя успела покрыть целый табун кобылиц. Конечно, все эти истории менялись в зависимости от настроения барона или количества выпитого. В городском музее Воденвердера до сих пор хранится жестяная труба-рупор, в которую Мюнхгаузен кричал слугам, что в павильоне кончилась выпивка. В случае приезда особо важных гостей он нанимал музыкантов, которые перемежали его рассказ бравурными мелодиями. Гостям прерывать рассказы хозяина дома не полагалось. Когда какие-то офицеры стали в его присутствии хвалиться своими успехами у дам, он тут же перебил их, рассказав о своем путешествии в санях с русской императрицей. Эти сани были якобы такими громадными, что там размещались бальный зал и множество покоев, где офицеры уединялись с дамами. Он намекал, что именно ему в этом волшебном странствующем дворце выпала благосклонность российской императрицы - причем не Елизаветы, а Екатерины II, когда-то маленькой Софьи, а теперь «северной Семирамиды», о любвеобильности которой вовсю судачили в европейских салонах.
Среди гостей барона был молодой библиотекарь Рудольф Эрих Распе из Ганновера, который не только внимательно слушал рассказы, но и записывал их, обещая опубликовать. Мюнхгаузен был не прочь обрести литературную известность - еще в 1761 году несколько его историй появились в газете «Чудак», хоть и без указания автора. Однако библиотекарь неожиданно исчез. Оказалось, гессенский ландграф назначил его смотрителем своей кунсткамеры, а он, чтобы выпутаться из долгов, продал несколько экспонатов из коллекции. От виселицы его спасло только бегство в Англию.
Узнав об этом, Мюнхгаузен порадовался, что судьба уберегла его от такого прохвоста-соавтора.
А в конце 1785 года в Лондоне вышла по-английски книга под названием «Рассказы барона Мюнхгаузена о его изумительных путешествиях и кампаниях в России». Имени автора на ней не было, но друзья барона легко узнали, что им был Распе. Чтобы прокормить себя и свою семью, безденежный эмигрант взялся за перо и создал настоящий бестселлер - за один только следующий год его книга выдержала четыре издания, с каждым разом обрастая все новыми историями. Прочитав все это, барон был вне себя от ярости. Распе и Бюргер посягнули на святое - репутацию рассказчика, который, конечно, может что-то приукрасить, но никогда не врет. В книгах же ему приписали множество чужих приключений. Он никогда не рассказывал, что был проглочен огромной рыбой или что в африканской пустыне оказался между крокодилом и львом. Все ведь знают, что он не был в Африке, так зачем же врать? И уж конечно, только безумец может утверждать, что залезал на Луну по бобовому стеблю. А профессор Бюргер и вовсе приписал ему, верному слуге монархии, возмутительные насмешки над князьями и генералами. Его изобразили не только вруном, но и трусом (спрятался от медведя на дереве), обманщиком (убежал от султана, которому клялся служить) и вдобавок пьяницей.

ИСТИНА В ОБМАНЕ
Французский художник Постав Доре, иллюстрировавший книгу рассказов Мюнхгаузена, изобразил бюст автора, украшенный гербом с утками, колесом и бутылкой и латинской надписью: «Истина в обмане». В ней современники легко могли почувствовать иронию по поводу популярного латинского изречения: «Чудесна истина в обмане».
Полный праведного гнева, он подал в суд иск о защите своего доброго имени. И если Распе в Англии был недосягаем, то Бюргер всерьез опасался если не судебного приговора, то тяжелой палки барона - тот угрожал отдубасить герра профессора прямо на глазах у студентов. Но единственный в истории процесс героя книги против ее авторов так и не состоялся - оба сочинителя, которые были гораздо моложе барона, неожиданно отдали Богу душу. Бюргер умер от пневмонии, а Распе, уехавшего в Ирландию в должности горного инженера, сразила болотная лихорадка.
Тем временем Мюнхгаузена отвлекли другие проблемы. В 1790 году умерла его жена, а три года спустя к нему заехал в гости помещик фон Брун с 20-летней дочкой Бернардиной. Юная кокетка сразу очаровала Мюнхгаузена и, как ни странно, охотно приняла ухаживания старика. Уже через три месяца друзья и соседи Мюнхгаузена отпраздновали веселую свадьбу. Однако семейной идиллии не получилось - молодая жена под разными предлогами отказывалась от исполнения супружеского долга и регулярно исчезала из дома, наведываясь в соседний Боденвердер.
Племянник Вильгельм, выведенный из себя наглой девицей, захапавшей дядино наследство, быстро узнал, что в городе она уединялась в гостинице с писарем Хюденом. Оказалось, что вся история с браком была затеяна Бернардиной и ее отцом, чтобы узаконить ребенка, нагулянного ею от того же Хюдена, а заодно наложить лапу на немалое имущество Мюнхгаузена. Узнав обо всем, тот без промедления выставил изменницу за порог, но вскоре она родила девочку и потребовала мужа признать ее дочерью. На суде к удовольствию публики оглашались самые интимные подробности жизни Мюнхгаузена, и этого он вынести не мог. Он захандрил, перестал ездить на охоту и принимать гостей, а потом и вовсе заперся у себя в доме. Даже то, что суд высказался в пользу Мюнхгаузена, и Бернардина с позором покинула город, не вернуло тому вкус к жизни.
22 февраля 1797 года Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен скончался. Его похоронили в ближней деревне Кемнаде в старинной церкви. Веком позже из-за реконструкции церкви останки Мюнхгаузена решили перезахоронить. Очевидец вспоминал, что тело оказалось совершенно не тронуто тлением - Мюнхгаузен лежал как живой, «широкоплечий мужчина с грубым, но добрым лицом, гладко выбритый, со сложенными на груди руками». Тут кто-то открыл окно, и покойник тут же рассыпался в прах. Как на грех, участники церемонии не пометили место, куда перенесли останки, и могила затерялась.
А всемирная слава Мюнхгаузена только начиналась. Рассказы о его похождениях переводили на все новые языки. Только русских переводов было больше десятка. Первый из них вышел еще в 1791 году в дешевом лубочном издании под названием «Не любо - не слушай, а лгать не мешай». Неведомый переводчик тщательно вычистил из текста все упоминания о России. То же делалось в последующих изданиях, а потом Мюнхгаузен и вовсе стал «Пустомелевым, помещиком Хвастуновской округи, села Вралихи». Лишь в конце XIX века в России появились первые полноценные переводы его приключений - правда, изрядно отредактированные для детей и «склеенные» из сюжетов Распе и Бюргера. По такому же образцу составлен и самый любимый как детьми, так и взрослыми пересказ Корнея Чуковского.

Памятник барону в родном городе Боденвердере (Германия)
За два века в разных странах вышло не менее 600 книг с продолжением приключений барона. Среди его литературных «двойников» - и француз Тартарен из Тараскона, и созданный фантазией Лема астронавт Ион Тихий, и наш капитан Врунгель. Не менее 30 раз появлялся барон на экране, и если немецкий фильм 1943 года заслуженно забыт как образец нацистской пропаганды, то картины чеха Карела Земана и англичанина Терри Гиллиама не померкли до сих пор. Хотя у нас, конечно, больше любят фильм Григория Горина и Марка Захарова, герой которого, сыгранный Олегом Янковским, восклицает: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Все глупости на свете делаются именно с серьезным выражением лица».
Но, конечно, лучше всего помнят Мюнхгаузена в Боденвердере, где когда-то насмехались над «бароном-вралем», а теперь гордятся своим земляком. В этом городке с населением 6000 человек памятники Мюнхгаузену повсюду. Туристам показывают даже... могилу Карла Фридриха фон Мюнхгаузена. И хотя историки знают, что этого не может быть, когда дело касается Мюнхгаузена, такие чудеса неизбежны. И его вины здесь нет - просто этот почтенный немецкий помещик, как и ряд других исторических фигур, угодил в тот волшебный перпетуум-мобиле, что стирает грань между реальностью и сказкой, без устали превращая низкие истины жизни в обман, возвышающий не только героев легенд, но и нас, их слушателей.