Олег Янковский. Отдельный человек

Родился Олег Иванович в казахском городе Джезказгане 23 февраля 1944 года. Его отец, польский дворянин Ян Янковский, который стал зваться Иваном, до революции был штабс-капитаном лейб-гвардии Семеновского полка, а во время Гражданской войны перешел на сторону "красных" под командование своего бывшего сослуживца Тухачевского. В 1937 году, когда маршала объявили "врагом народа", пришли и за Иваном Янковским, который к тому времени уже отбыл один срок в лагере. "Марочка, я ни в чем не виноват", - все повторял он своей жене Марине, пока в доме шел обыск. "Когда спустя пять лет я однажды вернулся домой из школы, - рассказывал Ростислав Янковский, брат Олега Ивановича, - то увидел маму в обнимку с незнакомым мужчиной, седым, беззубым. Это был наш отец". Во время войны вся семья жила в Казахстане, где и родился младший Янковский - Олег.

Тонкий и нежный лицом, к тому же часто одетый девочкой - мать, мечтавшая о дочери, не стригла ему волосы, завязывала бантики, наряжала в платьица - характер он имел, как вспоминал брат, хулиганистый, "более дерзкий и неуправляемый, чем у нас со средним братом". Жили бедно, жизнью советской интеллигенции, да к тому же из репрессированных, но бабушка разговаривала с детьми по-французски и обращалась ко всем "господа". После седьмого класса Олег уехал из Саратова, где семья обосновалась к тому времени, в Минск к старшему брату, который уже играл в тамошнем русском драматическом театре, и поселился у него. О сцене он тогда не помышлял, даже поддевал иногда брата, говоря, что профессия эта "дурацкая, придурков изображать", хотя выходил в спектаклях, в которых участвовал Ростислав.

Что Олег тогда любил, так это футбол - играл в команде, думал даже стать футболистом. Или врачом. Но однажды назвался девушке, в которую был тогда влюблен, актером минского театра. Позже она обо всем узнала, и юный Янковский, может, из самолюбия, решил, что актером станет. Хотя такое признание, скорее, было шуткой: просто Олег, чувствовавший в себе способности к актерству, уже вдохнул атмосферу театра. Вернувшись в Саратов, он, никому не говоря, решил поступать в театральное училище.

А придя туда, узнал, что... уже зачислен на первый курс. Оказывается, средний брат, Николай, втайне от семьи сдавал экзамены и поступил. Но Николай тогда заболел, и вместо него стал учиться Олег. "Он со всеми ладил, был компанейским и замечательно рассказывал анекдоты, - вспоминает одна из сокурсниц Янковского. - Иногда они любили с ребятами сесть в кафе около кинотеатра "Ударник", смотреть на прохожих и подкалывать девчонок, выходивших из парфюмерного магазина, который находился напротив. У Олега была потрясающая ирония, но она никогда не переходила в пошлость. Он всегда тонко чувствовал грань во всем, поэтому, при легкости общения со сверстниками, умел сохранять дистанцию между своим внутренним миром и тем, что вокруг. Он был отдельным". И цену себе знал. Так, в том же училище Янковский положил глаз на одну из самых ярких студенток - Людмилу Зорину. Поженились они рано, когда Олег учился на втором, а она на третьем курсе.

После окончания оба они пришли работать в Саратовский театр драмы. Людмила быстро стала одной из лучших актрис театра, поговаривают, что популярностью Олег ей поначалу уступал, его даже называли "муж Зориной". Но вскоре у него появилось множество поклонниц, а после таких спектаклей, как "Идиот", где Янковский играл князя Мышкина, или "Таланты и поклонники", его заваливали цветами. И тут судьба сделала ожидаемый шаг.

На спектакль, в котором блистал Янковский, однажды пришел Владимир Басов и, увидев актера, позвал его сниматься в картину "Щит и меч". Янковского выкрасили в блондина, чтобы больше походил на немецкого офицера, а внешность у него и так была не слишком советская. С этого фильма началось кино Янковского. Он вспоминал: когда получил телеграмму о том, что утвержден на роль, улицу переходил, сто раз смотря по сторонам - так вдруг почувствовал свою значимость.

Пошли предложения сниматься, началась всесоюзная слава, но в столицу Янковский не торопился. Его вполне устраивала работа в родном театре, хотя как-то раз один большой актер их же Саратовского драматического признался ему, что игра в провинции не дала ему развернуться в полную силу. И Янковский, видимо, запомнил эти слова. К тому же супруга хотела работать в "Современнике". Однажды, когда театр приехал на гастроли в Саратов, Олег с Людмилой, пересмотрев все "современниковские" спектакли, решились поговорить с актрисой театра Лилией Толмачевой. Та сказала, что им сейчас нужны молодые актеры, но они так и не рискнули показаться.

Прав был Ролан Быков, с которым Янковский снимался в картине "Служили два товарища", когда сказал ему, чтобы не торопился, потому что в Москву надо "въезжать на белом коне". Янковский и не торопился, ждал своего часа. Он пробил, когда актера пригласили в фильм "Гонщики". Вместе с Янковским там снимался Евгений Леонов, который и посоветовал режиссеру Марку Захарову взять молодого актера в труппу "Ленкома". Захаров увидел того в Ленинграде, где гастролировал саратовский театр, впечатлился, но потом - ни слуху ни духу. И тогда Янковский сам напросился на показ, после чего и получил приглашение в Москву.

"Захаров только-только начинал, - рассказывает актер "Ленкома" Александр Збруев, - ему нужно было новое лицо, какое-то открытие. Первая же роль Олега - в спектакле "Автоград XXI" - была замечательной. Он быстро утвердился в театре. Стал своим, близким человеком. Я сразу заметил в нем одно качество, которое назвал бы "положительной дипломатией". Он умел не ссориться с людьми. Вообще был сдержанным и свой мир ограждал".

В Москве Янковский с женой и маленьким сыном жил поначалу в пятиметровой комнате театрального общежития. Если его это задевало, то только потому, что семья испытывала трудности. "Олега ничего не интересовало, кроме его артистической жизни и семьи, - говорит режиссер Сергей Соловьев. - Ну мог возмущаться, когда ему оторвали пуговицу в толпе возле "Ленкома", сквозь которую он пробирался на репетицию, и то потом, когда из этой толпы уже вылез. Он мог возмутиться, если, например, исчезала колбаса по два двадцать или другие продукты, но опять же оттого, что это осложняло жизнь его семьи. А вот мироустройство, справедливо оно или нет, или положение в стране ему было, по-моему, до фени. Внешний мир интересовал его постольку, поскольку он осложнял жизнь Люды и Филиппа или мешал его работе".

Работы же у него было много, и, главное, вскоре сложится знаменитый триумвират Захаров-Янковский-Горин, то есть режиссер, актер и драматург со сценаристом в одном лице. Григорий Горин потом напишет коротенькие шутливые воспоминания о своем друге, где было, например, такое: "...во время озвучания фильма "Тот самый Мюнхгаузен" выяснилось, что великолепный на вид барон Карл Фридрих Иероним разговаривает с каким-то саратовским акцентом и с большим трудом выговаривает некоторые слова и выражения, присущие германской аристократии.

В частности, называя свою супругу баронессу Якобину фон Дунтен-Мюнхгаузен? он как-то проглатывал гласные, отчего она в его устах именовалась ...Якобы... биной... б-р-нессй фнддттн..."

Вот тогда в тон-студии я и написал первое стихотворное послание Олегу. (...)

"Зато в следующем фильме, "Дом, который построил Свифт", - вспоминал Григорий Израилевич, - Олег работал безукоризненно... поскольку на протяжении почти всего фильма декан Свифт не разговаривал, а просто молча смотрел... Молча же смотреть на этот мир не может никто лучше Янковского".

Позднее, когда будут праздновать 20-летие картины "Тот самый Мюнхгаузен", Горин придумает провести его... в цирке. Актеры "Ленкома" должны были выступать с разными дрессированными зверями. "Но рискованней всех, - рассказывал в своих мини-мемуарах об актере Горин, - выступил Олег Янковский. Он решил улететь под самый купол на глазах у публики. И, когда циркачи уговаривали народного артиста не рисковать, а позволить все сделать дублеру (мол, в темноте зритель не заметит), Янковский категорически отказался, напомнив всем фразу из фильма: "Мюнхгаузен славен тем, что... не врет!" Он никогда не халтурил, - рассказывает Соловьев. - Если во что-то впиливался, то всегда шел до конца. Я не помню, чтобы Олег снимался ради денег, хотя денежные ямы у него в жизни были большие. Считается, что актер - это тот, кто может изобразить другого, может стать другим. Олега это не интересовало. В этом заключался секрет его актерской силы, ответ на вопрос, почему он был так невероятно успешен в кино. Олег любого героя мог заставить быть им самим, а не наоборот. Его интересовало, как другой может стать им. В свое время Захарову пришла в голову счастливая мысль - дать Олегу роль Ленина (в спектакле по пьесе Михаила Шатрова "Синие кони на красной траве". - Прим. ред.). Олег, совершенно без грима, ходил по сцене и говорил длинными монологами. Он заставил Ленина быть им, Янковским.

"Иным казалось, что если он без грима играет Ленина, то его интересуют "три шага вперед, два назад". Ни хрена его это не интересовало. И я не убежден, что с Олегом можно было поговорить о том, что там талдычил его Ленин. Если бы Ленин талдычил что-нибудь ровно противоположное, Олег сыграл бы все наоборот". "Со стороны, - говорит Александр Збруев, - могло казаться, что Олег играет в кино или на сцене легко. Но... легкость - нет, пожалуй, это было не его, просто никто не видел, что стояло за результатом. К тому же Олег всегда хотел конкретных вещей, он чувствовал, что ему надо. Интуитивный был человек, природно умный. Умел выбирать роли в кино, раздумывая над материалом, над тем, какие будут партнеры, а в результате снялся в таком количестве замечательных фильмов".

Впрочем, Янковский мог сыграть что угодно, и режиссеров на него было много. "У него были такие возможности, - говорит Соловьев, - фантастические - в какие только театры его не звали, только что в Большой танцевать Спартака". Но Янковский до конца дней будет работать в "Ленкоме", и, наверное, не только потому, что захаровские спектакли наилучшим образом раскрывали его. Он был человеком преданным. У него всегда была одна семья. "Для Олега на первом месте среди всех людей стояли жена, сын, братья, потом еще и внуки, - говорит Збруев. - У меня ощущение, что с Людой, Филиппом, братьями он обсуждал все проблемы, которые возникали в его жизни. Олег мог рассказать что-то друзьям, посоветоваться с ними и отметить для себя их мнение, но последнее слово было за семьей". А как актер он будет предан одному театру. Но Янковский станет и актером Андрея Тарковского. Попал Олег Иванович к нему случайно: шел по коридору "Мосфильма", услышал сзади топот - это была Лариса, ассистентка и будущая жена Тарковского. Она тут же затащила к нему встреченного ею актера, чьей фамилии даже не помнила. Режиссер посмотрел на пришельца, сказал: "Похож", - и пригласил на роль в своем фильме "Зеркало". Янковский рассказывал, что Тарковский тогда не знал его творчества, но он, Олег Иванович, оказался внешне поразительно схож с отцом Андрея, поэтом Арсением Тарковским: такое же вытянутое, суховатое, породистое лицо польского дворянина - как говорится, "гордый полек" - и умные, "говорящие" глаза. Но в первоначальном сценарии роль Отца была эпизодической, теперь же Тарковский ее дописал и сделал одной из главных. Когда Тарковский решил ставить "Гамлета", и непременно с Янковским в главной роли, предложил рассказать об этом Марку Захарову. Тот согласился, но с исполнителем главной роли Тарковский передумал: Гамлета - мечту всякого актера - сыграет Анатолий Солоницын, самый любимый актер Тарковского, и сыграет блестяще. А Лаэрта режиссер предложит Янковскому. Но тот, как сам говорил, "взбрыкнул" и вообще отказался от участия в спектакле: он человек неконфликтный, но когда задеты какие-то струны... "По-человечески Олег обиделся, - говорит Соловьев, - но совсем всерьез - нет. Он же понимал, что Андреем двигали сильные, сложные, глубокие соображения поступить так, а не иначе. У Олега были хорошие человеческие реакции, правильные".

Хотя, как вспоминал Янковский, "период охлаждения" длился несколько лет. Но когда Андрей Арсеньевич позвонил и спросил, не держит ли он на него обиды, то ответил: "Все забыто". И Тарковский предложил ему роль в "Ностальгии", которую должны были снимать в Италии. Янковский рассказывал, что, встретившись в Риме с Тарковским, где оба были без семей, которые не выпустили за границу, они обнялись и долго так стояли, молча. А потом началась волшебная предсъемочная жизнь, когда оба внутренне готовились к новой работе. Они подолгу сидели в уличных кафе, говорили о жизни - о работе оба распространяться не любили. Однажды к ним, сидящим за столиком, направились двое мальчишек-итальянцев, один из них нес аккордеон и, подойдя, вдруг заиграл вальс "Амурские волны". "Только никому не рассказывай - не поверят", - сказал Андрей Тарковский. К съемкам он предложил Янковскому... похудеть. "Куда?" - спросил тот, всегда сухой и поджарый. Но, наверное, Тарковский хотел видеть героя изможденным и телом, и духом.

Однажды во время посиделки в кафе Тарковский высказался на ту тему, что главное в актерской игре не характер, а состояние. И Янковский запомнил, впрочем, он и так это знал. В знаменитой сцене прохода со свечой он сыграл так, как, по словам критиков, сыграть актеру невозможно. А Гамлет потом случится в его жизни - сначала "гамлет", с маленькой буквы и в кавычках, в фильме Романа Балаяна "Полеты во сне и наяву", о герое которого автор книги о Янковском Зара Абдуллаева сказала, что "расколовшееся гамлетовское сознание стало доступным человеку из очереди". А потом Янковский сыграл и шекспировского Гамлета - в спектакле, который поставил в 1986 году в "Ленкоме" Глеб Панфилов.

"Олег любил славу, - говорит Александр Збруев, - в хорошем смысле, и слава любила его, они друг другу шли навстречу". "Саша прав, - вторит Збруеву Соловьев. - Олег совершенно не был карьеристом. Но он любил славу заработанную, подлинную. Он понимал, что это важная часть профессии: большой актер не может не быть знаменитым. Он воспринимал славу как свое особенное положение среди людей, как жизненную удачу. И соавторами его славы были не журналисты, как сегодня это сплошь и рядом случается: он называл своего отца, Захарова, Балаяна, Тарковского. Он их очень любил. А журналистов - нет. Поэтому и дурачил их как мог".

"В жизни ему очень не нравился образ борца за высокие идеалы, - говорит Соловьев. - Поэтому Олег с таким удовольствием играл алкоголика в фильме "Влюблен по собственному желанию". Он купался в этой роли. Он вообще купался в образах различного рода придурков. И обожал, когда производил впечатление раздолбая. А журналистам морочил голову, сдвигая брови на переносье и куря трубку. Для них он ходил в английском пиджаке, а так носил совершенно другой костюм. (Смеется.) Олег просто хорошо знал, что надо прессе, какой образ создать. А журналисты по сию пору вспоминают, каким он был ровным и разумным. Нет. Он обожал все формы раздолбайства. Но не в том его пошлом виде, в каком обычно воспринимают это понятие. Потому что раздолбайство - это высокая поэзия жизни, не всем доступная. А почему Олег не любил журналистов? Знаете, он был очень умным и очень глубоким человеком, что, однако, не заставляло его озвучивать свои мысли или обсуждать судьбы мира. Конечно, ему хотелось что-то сформулировать в интервью, но он в этом смысле не надеялся на себя и совсем не надеялся на журналистов. Поэтому был так скуп в рассуждениях перед диктофоном. Есть такой романс: "К чему слова? Пусть губы онемеют..." Вот-вот. Олег считал - и правильно, - что достаточно посмотреть любую из его работ и все про него станет ясно. В ролях он был грандиозно исповедален".

Но в начале 90-х, когда не стало ролей в кино, а в театре платили невеликие деньги, Янковский уехал во Францию - участвовать в театральном проекте Клода Режи, собравшего актеров из разных стран. Захаров тогда грустно спросил его, не навсегда ли Янковский собрался за границу, а тот ответил, что обязательно вернется. Ему хотелось работы, к тому же заманчиво было попробовать себя в совсем иных актерских обстоятельствах, нежели те, к которым он привык. К тому же надо было зарабатывать деньги на семью. Через полгода Янковский вернулся и позднее рассказывал, что не узнал страны: ехал по родному городу и удивлялся тому, что барахолки на улицах соседствуют с шикарным отелем. "Когда мы переживали исторический катаклизм - переход от социализма к капитализму, - говорит Сергей Соловьев, - все повелись на обещание грядущих перемен, спорили о Горбачеве и Ельцине, о будущем страны... От Олега я не слышал ни одного слова на такие темы. Впечатление было, что ему совершенно на это наплевать. Я хорошо знал Михаила Ульянова, так вот Олег был полной противоположностью ему. Если Михаил Александрович сыграл председателя колхоза, он считал себя ответственным за всех председателей колхозов. Олегу это было несвойственно и неинтересно. А сыграл бы он этого председателя, может, и ярче. Он мог примерить на себя любой образ. Но я никогда не видел, чтобы он выступал на каком-нибудь съезде или пленуме, чтобы он отстаивал что-то даже по профсоюзной линии. И не видел, чтобы он смотрел съезд каких-нибудь депутатов. Олег мог интересоваться переменами в общественной жизни только в связи с семьей и театром - не станет ли им хуже, не развалится ли театр под ударами политических событий. И печалился о том, что в кино дела становились все хуже, что финансирование все скуднее. Впрочем, он не произносил таких слов, как "финансирование", - это было совершенно не его понятие.

Что же касается самофинансирования, то, думаю, Олегу было не много надо. Он был равнодушен к роскоши. Шикарный автомобиль у него появился тогда, когда уже все ездили на таких автомобилях. А когда еще пол-Москвы разъезжало на иномарках, Олег был как-то в Токио и купил не новую уже машину с правым рулем. Правда, красивую - у Олега был замечательный вкус. Его часто видели в этой машине и говорили: "Во дает!" И мало кто знал, что Олег отдал за нее шестьсот долларов. И ездил на ней пять лет".

"Помню, еще в советские времена мы с Олегом колесили по стране с творческими вечерами, зарабатывать деньги, - рассказывает Александр Збруев, - от общества книголюбов, от бюро пропаганды киноискусства. Приезжали куда-нибудь в Кандалакшу или Североморск, где в гостиницах московских удобств не было. Но Олег был терпелив и делал свое дело на все сто".

Чем он интересовался во времена катаклизмов, - говорит Соловьев, - так это расписанием ленкомовских спектаклей, в которых участвовал, и графиком своих съемок. Был такой писатель - Борис Можаев. Я как-то, задолго до всяких наших перестроек, пристал к нему с расспросами, что творится с "Новым миром", что же будет с Твардовским, и так кипятился, а он посмотрел на меня как на больного и сказал: "Что ты обращаешь на это внимание? Это все пена. Когда пиво наливают, сверху образуется пена. И это все - пена. Сдуй пену и пей пиво". Так и Олег совершенно не велся ни на какую пену". Он сохранял, во всяком случае, внешнее спокойствие, даже когда настигали закономерные для актеров в 90-е годы неудачи. Тому же Соловьеву не удалось снять фильм о Тургеневе с Янковским в роли писателя. (Эта картина так и останется в проектах.) Несколько раз будут останавливаться съемки соловьевской же "Анны Карениной".

"Я ему позвонил, - рассказывает Сергей Соловьев, - чтобы предложить Каренина. "Хочешь?" - "Да ты что! Больше ничего в жизни не хочу!" Я пробовал на эту роль и Петра Мамонова, он был замечателен, и Леонида Филатова, который здорово смотрелся в паре с Ириной Метлицкой, которую я одно время видел в роли Анны. А с Таней Друбич идеальным Карениным мог быть только Янковский. Мы с ним во время работы над фильмом не сказали по поводу роли и десяти слов. Потому что либо ясно все с самого начала, либо не ясно и не прояснится никогда". Фильм в конце концов доснимут, только выйдет он, когда Олега Ивановича уже не станет. Но все-таки ролей у него будет много: Янковский сыграет и в картине Карена Шахназарова "Цареубийца" - психиатра и Николая II, и Петра I в спектакле Марка Захарова по пьесе Григория Горина "Шут Балакирев", и Комаровского в "Докторе Живаго" Александра Прошкина. Последней его театральной ролью будет Жевакин в ленкомовском, естественно, спектакле "Женитьба". А в кино - в картине Павла Лунгина "Царь".

Взять Янковского на роль митрополита Филиппа предложил режиссеру Иван Охлобыстин. Никто бы лучше Янковского, тем более - зрелого Янковского, все уже умеющего актера, не сыграл... Нет, не то слово: не сделал так, чтобы митрополит Филипп, праведный, любящий правду и готовый многое терпеть человек, стал им, Янковским. "Меня поразило, как он работал, - вспоминал Лунгин в интервью "Новой газете". - Это старая школа. Невероятная внутренняя готовность к работе. (...) Абсолютное отсутствие звездности, капризности... Это человек, воплощавший собой уходящее, если не ушедшее из русской жизни, качество - великодушие, внутреннее благо родство".

Во время работы над фильмом Олег Иванович Янковский был уже болен, о чем долго не знал. 20 мая 2009 года он умер.

"Гримерный столик Олега, - говорит Александр Збруев, - никем не занят, потому что он - его. Туда после каждого спектакля мы кладем Олегу цветы".

Ирина Кравченко,
Gala Биография, №5, 2010