Зинаида Серебрякова: вернувшаяся из изгнания

Она сидела в оцепенении у постели только что умершего Бориса.

Кто-то трогал за плечи, чья-то рука протянула склянку с лекарством — Зина не реагировала. Горе было столь велико, что не было сил даже плакать. Она смотрела в спокойное лицо мужа и думала: ей тридцать пять, на руках четверо детей и мама, имение, ее прекрасное Нескучное, сожжено, вместе с ним — мастерская и множество картин — что дальше? Их с Борисом любовь была столь долгой и несомненной, что остаться без нее смерти подобно. И жить действительно не хочется. Но — дети, мама... Значит, надо найти в себе силы справиться с тем, что на нее свалилось. Вот только сможет ли она, Зинаида Серебрякова, вновь взять кисти в руки, встать к мольберту?

...Смогла. И стала одним из величайших живописцев XX века. Вопреки всему — оторванности от близких и России (француженка и итальянка по крови, она всегда ощущала себя именно русским художником), недооценке ее творчества, нищете... Поводов для отчаяния в жизни Зинаиды Евгеньевны было предостаточно. Однако тот вечер 1919 года, когда она овдовела, был, пожалуй, самым страшным...

Теперь ее картины стоят миллионы долларов. Как и положено шедеврам. Вот только жаль, что деньги, которые коллекционеры и музеи отдают сегодня за работы Серебряковой, уже никак не облегчат существование самой художницы, не создадут ей человеческих условий для творчества!

Прах Зинаиды Евгеньевны 43 года назад упокоился на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, неподалеку от Парижа. А она хотела лежать в ограде фамильной церкви в имении Нескучное, что под Харьковом. Увы, судьба распорядилась иначе...

Фамильный талант

В детстве Нескучное казалось Зинаиде, или, как называли ее домашние, Зике, центром Вселенной. Здесь, в старинном доме с колоннами, окруженном фруктовыми деревьями и старыми липами, она родилась, здесь сделала первый шаг, сказала первое слово... И художником себя впервые ощутила тоже в Нескучном. Вообще-то, в их семье неудержимая тяга к рисованию — норма. Когда твой дед — знаменитый архитектор Николай Бенуа, дядя — прославленный живописец Александр Бенуа, да и мать, Екатерина Николаевна, урожденная Бенуа, весьма искусный график, трудно появиться на свет без этого фамильного дара. А если бы в ней, Зике, пересилила отцовская кровь, стала бы она скульптором. Увы, Евгений Лансере, отец, умер от туберкулеза совсем молодым, когда ей только-только исполнилось два года...

После его смерти осиротевшая семья (шесть детей!) перебралась в Петербург, сделав Нескучное летней дачей. Но все самое лучшее, самое замечательное и судьбоносное происходило именно там — в отцовском родовом имении.

Единственная любовь

От итальянского неба и солнца, от той красоты, что предстала перед ее глазами, кружилась голова. Неужели всего несколько дней назад она шла по сумрачному Петербургу на уже весьма поднадоевшие занятия к портретисту Осипу Бразу? И вот теперь ее каблучки цокают по булыжной мостовой Флоренции! Как она, Зика, обрадовалась, когда узнала, что на семейном совете было решено отправить ее на целый год в Италию. «Девочке восемнадцать, — сказал дядя. — Самое время увидеть то, без чего настоящим художником не стать. С богом! Только не влюбись там в какого-нибудь темноглазого вертопраха!» Ах, дядя, будто не знает, что ее сердце давно и навсегда отдано Боре, и только его голубые глаза для нее — счастье!

Зика удивлялась, что даже здесь, на этих улицах, под этим небом, она продолжала тосковать — и по Боре, и по Нескучному. Ей в Италии часто снился их сад, речка Муромка, местные крестьяне, особенно девушки — в ярких платках и сарафанах, за работой или в минуты отдыха... Зика, заполнившая столько блокнотов итальянскими пейзажами, понимала: именно то, что ей снится в этом благословенном краю, она и хочет рисовать! Но все же первое, что она сделает, когда вернется, — напишет портрет самого главного человека в ее судьбе...

Боря жил по соседству — дом Серебряковых стоял на противоположном берегу Муромки. А еще он приходился Зине двоюродным братом по линии отца. Когда в 1905 году, сразу после возвращения Зики из Италии, они, влюбленные друг в друга с детства, решили пожениться, факт родства едва не стал препятствием. После долгих мытарств и отказов в венчании один батюшка согласился-таки совершить таинство — за хорошее «вознаграждение». Но он сделал Божье дело, потому что брак этот оказался невероятно счастливым, и дети, в нем рожденные, все как один были одарены талантом. Разумеется, художественным.

Железное колесо

В 1910 году в Петербурге состоялся большой вернисаж, были представлены и работы Зики. Первая в ее жизни выставка — и сразу успех! Две работы — автопортрет «За туалетом» и пейзаж «Зеленая осень» — приобрела Третьяковская галерея.

Следующие три предреволюционных года стали воистину звездными в ее творческой судьбе: Зинаида Серебрякова стала знаменитостью! Особенным успехом пользовалась серия картин на темы народной жизни. Писала их Зика, конечно, в Нескучном.

О, это были счастливейшие времена! Уже родились их с Борисом дети — два сына и две дочери. Детские крики, смех не умолкали до вечера. К многочисленным Бенуа, Лансере и Серебряковым присоединялись гости — молодые художники, поэты, композиторы... Борис, инженер-железнодорожник, в эти летние месяцы тоже выискивал возможности почаще бывать в Нескучном с семьей. Он с удовольствием обустраивал имение, сажал яблони, косил траву, а в перерывах между трудами брал свою заветную «треногу» и запечатлевал мгновения дачной жизни. Фотографирование было его увлечением.

...А потом все оборвалось. Началось с того, что утонула крестьянская девушка Поля Молчанова, которая часто позировала Зике. Та, едва узнав о случившемся, побежала на берег с книжкой «Первая помощь», пыталась убедить деревенских мужиков, что они возвращают Полю к жизни неправильно. Те не слушали... В общем, девушку не спасли. «Как я молила Бога, чтобы она вздохнула! — писала Зинаида в письме брату. — Ее похоронили на старом кладбище. Несли гроб через наш сад, впереди — девушки с крышкой гроба, накрытой цветастым платком. Прости за описания, но я долго мучилась этим несчастьем».

Гибель Поли, произошедшая в июне рокового 1917 года, стала предвестием грядущих бед. В начале октября, когда революция уже подняла на дыбы всю страну, прервалась связь с Борисом, работавшим на строительстве железной дороги Уфа — Оренбург. Зинаида сходила с ума, предполагая самое непоправимое. К счастью, связь наладилась. Но революция уже катила страшным железным колесом по России, подминая под себя судьбы миллионов людей. И семья Серебряковых была на очереди...

Великое горе

Нескучное сожгли осенью 1918-го. Зинаида с детьми и матерью перебралась в Харьков, где ей предложили работу в археологическом музее — в мастерской наглядных пособий. Она понимала: отныне их удел — голод и неустроенность. Но впереди ждал еще более тяжкий удар — смерть Бориса. Он заразился сыпным тифом в воинском эшелоне, в котором ехал к жене и детям в Харьков, и, проболев всего несколько дней, умер на руках у Зины. «Агония продолжалась пять минут: до того он говорил, и не думал никто, что смерть близка, — писала старшему сыну мать художницы. — Ты можешь себе представить, мой дорогой, что это было за горе...» Для Зинаиды мир потускнел. Следующие почти полвека, что были ей отпущены, художница прожила с мыслями о муже, храня ему верность.

...Петербург в январе 1920 года встретил их неласково. Слава богу, удалось поселиться в квартире, до недавнего времени принадлежащей семье Бенуа. Правда, теперь она стала многонаселенной коммуналкой. Зинаиде Евгеньевне предложили преподавать в Академии художеств. Но она отказалась. Предпочла просто рисовать — портреты, пейзажи, натюрморты... Только не агитационные плакаты, которые так востребованы новой властью! Да, такие заказы дали бы ее детям возможность лучше питаться, а ей самой — занять удобную нишу в большевистской России, но разве это стоит того, чтобы изменять себе?

Она и не изменяла. Даже в мелочах. И если новые хозяева страны считали ее искусство «буржуйским», за океаном его оценили высоко. Все работы Серебряковой, что в 1924 году стали экспонатами советской выставки русского искусства в США, были проданы. Вдохновленная этим, Зинаида Евгеньевна отправляется в Париж — за заказами. Она и предположить не могла, что советская власть не позволит ей вернуться на родину. Не позволила! А ведь в Петрограде остались дети, мать, все близкие! Ситуация была катастрофической. Серебрякова, одинокая и, по большому счету, никому в Париже не нужная (там как раз пик всеобщего увлечения абстракционизмом и сюрреализмом), с ног сбивается, чтобы получить хоть какие-нибудь заказы. Вырученные деньги отправляет матери и детям в Россию. Сама живет впроголодь. Через год разрешают выехать в Париж среднему сыну Саше, еще через два года — младшей дочери Кате. На этом добрые деяния советской власти закончились. Евгению и Татьяне Серебряковым покинуть страну не разрешили.

Поздняя слава

«Я шью целыми днями — удлиняю Катюше платье, чиню белье и т. д. Приготовляю тоже сама масляные краски — растираю порошки с маковым маслом и кладу их в тюбики...», «жизнь наша осложнилась — работы у меня все нет», «как ужасно, что современники не понимают почти никогда, что настоящее искусство не может быть «модным» или «немодным», и требуют от художника постоянного «обновления». А по-моему, художник должен оставаться собой!» — это строки из писем, которые Зинаида Евгеньевна отправляла родным в Россию. Связь с ними не прекращалась никогда, лишь замирала в годы войны.

Серебрякова страшно тосковала по родине, мечтала вернуться. Но когда наконец это стало возможно, на поездку не нашла сил: в 1966 году, когда в Москве, Ленинграде и Киеве решили организовать ее персональные выставки и пригласили автора, художнице было уже за восемьдесят.

Что она чувствовала, когда вдруг ее имя извлекли из забвения и стали ставить в один ряд с Боттичелли и Ренуаром? Порадовал ли художницу вкус славы хотя бы на излете ее земного пребывания? Впрочем, вряд ли Зинаиду Евгеньевну волновали такие пустяки. Ее жизнь, посвященная служению своему дару, полная любви и благодарности (несмотря ни на что!) своей родине закончилась 19 сентября 1967 года. Нам она оставила шедевры — свои прекрасные радостные полотна. Но и сама судьба Зинаиды Серебряковой тоже своего рода шедевр...

Марина Бойкова,
Имена, №12, 2010